Клён ты мой ясенелистный... (Рождение легенды)

Предложи действия по снятию ограничений по управлению численностью инвазивного вида…

Современная формулировка

Про то, что случается часто, пишут учебники, а про то, что то ли было, то ли нет, рассказывают легенды и мифы.

Григорий Остер

За окном шумел дождь. Уже не ливень, но всё-таки сильный дождь. Опять… После периода очень непривычной для родного региона жары пришёл период просто жары и дождей. Вечер. Мерцающий экран. «В начале было слово…» Точно? Слово? Не мысль? Или мысль выражается в Слове? А не желание? Не порыв? Слово… Мысль… Действие…

* * *

В двадцать первом веке в России клён ясенелистный, инвазионный вид, считался «клёном-убийцей», долгое время не могли придумать способ, как бороться с этой экологической опасностью.

* * *

- Лизонька, пожалуйста! Уже через два дня десятое июля… Я уже нашёл нужный нож из концерновской стали… Такой, как надо. Ты пойдёшь со мной?

… Сколько раз просила!!! Ненавижу ласкательные производные своего имени. Я – Елизавета! Это единственно правильно имя. Согласна – в крайнем случае – на Лизу. И то… Глеб вспомнил. Вижу по глазам, вспомнил всё, что я говорила про имя. Поперхнулся… Вдохнула, выдохнула… Нет, конечно, если с кем и идти к Счастливым Клёнам, то с ним, с Глебом… Мой жуткий характер он уже два года выдерживал. А знаем друг друга… У… «Столько люди не живут»… Ещё одно старое изречение в голове всплыло. А сколько люди не живут? Что оно означает? Очень давно? А почему нельзя сказать прямо? Ох, уж эти легенды…

Я очень люблю предмет «Легендарный». Учитель по нему – один из самых старших в колледже – всегда говорит понятно и просто. Непростые и запутанные легенды становятся если и не понятными, то, как минимум, интересными. Когда мы с мамой жили в Норильске, это был просто противный урок. Но в этой Чергемской школе  учитель по легендам оказался одним из самых интересных. Конечно, немолодой. На вид лет… сорок? Правда, однокурсницы как-то упоминали, что он ещё их бабушек учил. А почему, кстати, мало в колледжах молодых учителей? Говорят, учителями становятся, только немолодые… Но, может, это тоже легенда? По крайней мере, Мирослав Алексеевич, улыбаясь, так один раз сформулировал… Но какой  он классный!!! Часто приносит нам книги, которые читал. Читал!!! Сам!!! Сейчас всё пересказывают или показывают. Я настоящие книги увидела именно на его уроках… Говорят, раньше были даже такие предметы – литература и чтение. И на них сами читали… Или опять Мирослав Алексеевич легенду открыл? У него не поймёшь – легенды он рассказывает  или то, что на самом деле было. Правда, он опять же рассуждал, что легенды – это всегда то, что было на самом деле. Только со временем люди перестали помнить, как было, поэтому и приукрашивают.

А с Глебом мы ещё в школе познакомились – в три года, когда совсем малышами были. Тоже в Норильске тогда они с мамой жили. Глупо сейчас про школу вспоминать… Такие малыши!!! Там только сказки и рассказывали нам. Ну, Мирослав Алексеевич говорит, что так каждый человек и начинает к легендам приближаться. И всё равно – несмышлёныши. Мало кто помнит школу к окончанию колледжа. Нам с Глебом в колледже последний год осталось доучиться… И как раз – Последнее Лето.

Интересно, что в Норильске такой легенды не было…

- Лиза! Ну, прости… Опять про имя забыл. Раньше ты не привязывалась к тому, как тебя называть. Но… Лиза!!! Мне так хочется, чтобы у наших детей были и мама, и папа! Неужели ты хочешь тоже одна быть с ребёнком?

Раньше бы сказала: и что тут такого? Мы оба с Глебом выросли с мамами. И замечательно было! В Норильске почти все семьи такие – либо мама, либо папа. Всю школу считали, что только так и бывает. А вот здесь – в Чергемске – наоборот: таких семей мало. У наших однокурсников и мама, и папа есть обычно. На нас с Глебом многие сочувственно смотрели сначала. Потом привыкли. Да и мама моя уже два года с Семёном. Так странно… Он встречает меня вечерами! Говорит, что нехорошо девушке одной в темноте ходить. Маму провожает на работу и тоже встречает! Не даёт ей сумку с продуктами носить. Как-то мама решила гардины повесить, Семён отобрал перфоратор и саморезы. Сам на стремянку полез. Странный… Но с ним спокойно. Я в школе грозы боялась, всегда визжала. Мама сердилась и учила спокойно себя вести. Здесь грозы не такие частые. Я отвыкла. Как-то взвизгнула, когда гром прогрохотал. Хорошо, что мамы не было!!! Она бы точно наказала – за лишние эмоции. А Семён из гостиной прибежал, обнял, стал успокаивать. Не ругался. Странный…

И Глеб стал меняться в последние годы. Провожает домой. Дверь открывает в колледж или подъезд и придерживает. И говорит о том, чтобы вдвоём детей растить. Может, это и лучше? Не знаю…

Спросила как-то Мирослава Алексеевича, какие раньше семьи были. Он объяснил, что чаще всего и мама, и папа вместе жили и детей воспитывали. Что-то говорил о том, что это нормально, когда у ребёнка и мама, и папа есть. Ему верю. Может быть… Да и сама сейчас думаю: был бы у меня папа, мама бы добрее была, наказывала бы меньше…Вдруг?

Здесь, в Чергемске, есть легенда… Старая… Ей уже два или три столетия. Или больше? Мирослав Алексеевич не говорит точно. Улыбается…

Так вот… Во многих семьях хранится баночка кленового сиропа. Это талисман. Многие однокурсники делились, что у них дома такая есть. И даже у их бабушек. Этот талисман оберегает семью. Говорят, если эта баночка целая и сироп прозрачный, значит, в семье всё хорошо. Если сироп помутнел, значит, проблема возникла. Когда разрешится проблема, сироп снова прозрачным станет.

Легенда, кроме всего, связана ещё и с теми, кто много тысячелетников обитал на этой земле. Эти древние люди, чтобы выжить, собирали в лесах мёд. Народ-собиратель… Этот мёд и был вместо сахара. Помогал выжить. Потом, конечно, и ремёслами стали заниматься, и животноводством… Но изначально – собирали мёд. А сейчас в леса не ходят – мало их. Мёд есть, но пчёл разводят, они на цветах пасутся.

А в стародавние  времена (Мирослав Алексеевич объяснял, что «стародавние» – общее название для тех времён, когда писали книги и их ещё читали все) были юноша и девушка – Иван и Мария. Они очень любили друг друга и мечтали быть вместе всегда. Но Мария росла в семье инженеров, а Иван в семье олигархов. (Сейчас нет олигархов, но Мирослав Алексеевич рассказывал, что когда-то они «владели миром» – ещё до Великого Изменения). И родители ребят не хотели, чтобы дети вместе были. Тогда Иван и Мария решили пройти семь мостов, чтобы быть вместе всегда. Но пройти надо было в послезакатный час. А в те времена тем, кто не достиг Возраста Определения (это 18 лет), нельзя было после заката из дома выходить. И их догнали злые церберы, заточили в питомник, в разные теплицы. (Тогда так опасных людей от общества прятали). И родители не пришли их спасать, потому что отказались от нарушителей. Но Иван и Мария настолько любили друг друга, настолько хотели быть вместе всегда, что наутро вместо них в теплицах выросли клёны, а их семена полетели навстречу друг другу, даря жизнь новым деревьям. А из стволов закапал сок… И только прабабушка Ивана – незабвенная София – сочувствовала детям. Она собрала сок клёнов, приготовила из него сироп. И этот сироп, говорят, до сих пор где-то спрятан в Чергемске, около какого-то родника. И он до сих пор чист и прозрачен, как родниковые слёзы, как любовь Марии и Ивана… Поэтому сейчас юноша и девушка, если любят друг друга, хотят иметь счастливую семью и вместе растить детей,  в Последнее Лето перед Возрастом Определения в послезакатный час (теперь  в Последнее Лето закон послезакатного часа не действует) идут к Счастливым Клёнам, специальным концерновским ножом (это редкость; Мирослав Алексеевич рассказывал, что раньше такую сталь выпускал только некий Концерн, которого сейчас нет, и ножи передаются из поколения в поколение) делают надрезы на семи деревьях и собирают сок… Потом вместе готовят сироп. Это долго. Процесс производства сложный. (В Чергемских колледжах у девушек есть специальный предмет – ведение дома; если ты по нему занимаешься хорошо, тебе разрешают пройти спецкурс – приготовление кленового сиропа; так что у девушек по этому предмету не бывает плохих оценок – кому хочется потом приготовить мутный сироп?) Поэтому и считается, что если двое преодолели все эти трудности, не поругались, не обидели друг друга, значит, их любовь истинная. Чем светлее и прозрачнее получившийся сироп, тем светлее и искреннее любовь.

Глеб молчит и смотрит на меня… Я задумалась и не реагировала на его последние слова. О чём он спросил? О семье? Чтобы быть вместе? Вместе детей воспитывать?

Вспоминаю однокурсниц в Чергемске и одноклассниц в Норильской школе. Такие разные!!! Здесь и девушки добрее, и юноши спокойнее. Может, потому что понимают: им и после обучения и Рождения ребёнка вместе жить?

Да, я тоже хочу быть с Глебом вместе. Он, правда, Лизонькой меня часто называет (так и стукнула бы за это!), но с ним спокойно, почти как с маминым Семёном. Кстати, девушки на курсе говорят, что их тоже часто «маленькими» именами близкие называют. Может, привыкну?

- Хорошо, Глеб, я пойду с тобой. Я тоже спецкурс по сиропу прошла. Давай тоже вместе после Рождения ребёнка останемся…

…Мирослав Алексеевич закрыл книгу. Потрёпанная книга «Литература. Учебник для 10 – 11 классов общеобразовательных школ». На следующем уроке он расскажет другую легенду – как один молодой человек, живший в тяжёлых условиях, решил стать особенным человеком, но проверить свои способности решил на противной старушке… Мирослав Алексеевич любил читать. Для себя. Для учеников. Ему казалось, что в самом облике книги заключается некая истина. Когда книгу пересказывают, что-то меняется. Так со временем возникают легенды.

Впрочем, сейчас и уроки литературы – легенда…

* * *

…В 3020 году клён ясенелистный был занесён в Красную книгу как исчезающий вид.

* * *

…Дождь кончился. Небо расчистилось. Засверкали звёзды. Август – пора звездопадов. Говорят, если успеешь загадать желание, пока падает звезда, оно сбудется. Легенда?

«В начале было Слово»… Правда?

P.S. Спасибо моей Школе – нынешним и бывшим ученикам, коллегам, урокам чтения и литературы, Книгам.

Анастасия Рубцова

31 июля – 5 августа, 2020 г.

©

Спасибо, коллега!

А что греховно и что духовно,
Запишет кто-то, не нам судить, -
В реестре судеб.

Олег Митяев.

Баба Яга.

…На самом деле, так называла только она себя. Иногда медсёстры, с которыми была строга. Но даже они называли так не в обиду, а как бы соглашаясь – да, всё видит, не скрыть ни ошибок, ни небрежности…

А она так себя ощущала. И не всегда понимала, кокетство ли это… Как правило, с собой не кокетничаешь. Любимая с юности книга расцветала иным смыслом. И если раньше основная цитата была связана с мыслью о том, что «боги завистливы», то теперь чаще вспоминалась другая: «Старость – самое жестокое мщение, которое на нас обрушивает мстительный бог. Почему он заодно не старит наши души?» Да, ей было меньше лет, чем Мэри Карсон. Но чувствовала она себя так же: юной в душе, старой внешне. Тем более, что вокруг постоянно была молодёжь. В том числе и юноши. Мужчины её возраста не задерживались в отделении, проработав несколько лет, написав кандидатскую, делали карьеру дальше – уходили или в преподавание, или в управление… Нет, были дамы-коллеги и старше. Но, но, но…

Юрий Васильевич появился в детском отделении эндокринологии, ломая все стереотипы. Седоватый представительный мужчина. И история его «явления» была необычна: местная медицинская академия пригласила его прочитать лекции в течение года студентам разных курсов. Но профессор поставил условие: ему надо предоставить и место работы в больнице. С детьми. По профилю. Он так привык. Город, конечно, почти столичный, но не очень большой. Детское эндокринологическое отделение одно на всю область. Медакадемия достаточно успешно провела переговоры с главврачом областной детской клиники – и в середине августа местные «светила» могли лицезреть первый обход поистине столичного профессора. И, конечно, быстро стали известны и анкетные данные: трое детей, женат не первым браком (которым – другой вопрос и предмет споров), молодая жена (а сколько это – молодая?) осталась в столице, так как преподаёт экзотическую для областных вузов специальность: химический анализ сплавов…

…Она с иронией наблюдала оживление коллег. Сначала и причёски, и костюмы, и даже белые халаты стали почти праздничными. С Юрием Васильевичем говорили «снизу вверх». Но он спокойно воспринимал это, не претендовал на какие-то лавры и особое отношение. С женщинами вёл себя подчёркнуто вежливо и дистантно. Дамы успокоились. Стали относиться к нему приветливо и безразлично, сплетничали при нём о мужьях, не-мужьях, коллегах, медсёстрах. Она, как обычно, принимала в этих разговорах участие минимально. Больше улыбалась. И уходила в отделение – посмотреть ребёнка, проконсультировать в отделении раннего возраста или в инфекционном.

Впервые она иначе взглянула на него в октябре. Лил дождь. Погода и настроение казались одинаково серыми. В ординаторской они были вдвоём. Юрий Васильевич заполнял карты, Катя отошла к окну. И вдруг увидела, как из припаркованной машины их интерна под дождь выскочили двое: сам интерн и Аллочка, медсестра из иммунологической лаборатории. Переглянувшись, они резво побежали к разным входам в клинику. Катя выдохнула. И услышала около себя: «Ах, молодость…» Рядом стоял, оказывается, профессор и, улыбаясь, наблюдал за той же картиной.

- Вы знаете, Екатерина Сергеевна, иногда мне жаль, что я уже вот так не выскочу из машины или из подворотни. Юные мальчик и девочка, кровь кипит… Но мы с вами просто посмотрели кино, не так ли?

Взгляды встретились. Внезапно она обратила внимание на яркие карие глаза профессора – молодые, смешливые. Понимающие. Понимающие даже то, что этот интерн чем-то заинтересовал и её. Чисто по-женски. Но возраст… И ей тоже остаётся только смотреть со стороны – и улыбаться чьим-то историям.

Юрий Васильевич неожиданно взял её ладонь:

- Не правда ли, так  интересно наблюдать за юными? Впрочем, вы и сами молоды.

Она смущённо кивнула и, осторожно высвобождая свою руку, ответила:

- Интересно. Но я не молода уже, коллега.

Минутный проблеск горечи заметил он, но не она сама…

Как выстраиваются отношения двух коллег, которые всегда на глазах у других? Да никак… И всё же после той странной сцены что-то изменилось. Профессор стал чаще обращаться к Екатерине Сергеевне с вопросами. Если хотел показать для студентов не своего пациента чаще всего опять же просил её содействия. И она, вот парадокс, тоже стала внимательнее к нему. Разрезав в ординаторской очередной торт, первым предлагала ему – единственному мужчине. Забрать стопку принесённых из лаборатории анализов, выбрать свои – и его пациентов. Мелочи. По сути не говорящие ни о чём.

А однажды он встретил её на остановке, на которой утром её высаживал муж. Как будто случайно. А потом ещё… Его автобус приходил в то же время, что её привозил муж.  Роману  было не очень удобно подъезжать к самой клинике, поэтому и подвозил обычно до остановки. Но стабильно в одно время, потому что каждое утро в одно время начинал планёрку со своими заместителями. Катя и профессор вместе шли эти сто пятьдесят метров, обсуждая служебные вопросы. И не только. У обоих были взрослые дети – его уже своими семьями жили, у неё только старшая дочь вышла замуж, а сын пока учился в другом городе.

…А куда замужней даме девать цветы? Нести домой? И что сказать мужу? Нести на работу? А там как сказать?

Катя растерялась, получив от Юрия Васильевича букет… «Мне мамаша одна принесла, но согласитесь, Екатерина Сергеевна, мужчине идти с цветами…» А ей???? «А вы скажите, что муж вам с утра купил…» И мягкая такая улыбка… Она бы поверила и в маму, и в букет из благодарности. Если бы это были другие цветы. Неделю назад в ординаторской состоялся разговор между женщинами о любимых цветах. Юрий Васильевич спешно дописывал статью в факультетский сборник и, казалось, вообще их не слышал. А Катя как раз упомянула, что очень трепетно относится к редким  сейчас каллам, потому что они напоминают ей деда, который в те времена, когда цветов было не достать, даже зимой умудрялся дарить их своим женщинам – жене и внучке. И именно каллы сейчас она держала в руках…

Юрий Васильевич практически не брал ночных дежурств, но часто задерживался: писал статьи, готовился к лекциям. В ординаторской ему было уютнее, чем в пустой снятой квартире. Катя могла бы тоже их не брать – зарплата мужа позволяла не выгадывать каждую копейку. Но она не хотела выделяться среди коллег и всё-таки два или три раза в месяц дежурила по ночам.

Юрий поднял голову от конспекта завтрашней лекции. Катюша сидела за своим столом. Ваза с цветами (на этот раз с розами) теперь уже никого не удивляла, все привыкли, что именно так муж (после стольких лет!) проявляет внимание к коллеге. Но букет не мог скрыть застывший взгляд женщины. И вот что вы ни говорите – не было в этом взгляде счастья и покоя… Как хотелось бы снова стать юным. Он бы ни минуты не задумывался. Несчастная женщина  не должна быть несчастной. В этом долг мужчины. Но возраст учил осмотрительности и неспешности. Он снова склонился над конспектом, но внимание посвятил не бумажкам.

Почему? Почему, прожив столько лет с мужем, уважая его, она всё равно обращает внимание на других? Почему она чувствует себя брошенной? Чего ей не хватает? Может, она в юности не перебесилась? Не «наигралась»… Но сейчас ей это всё не надо. Ей сорок пять лет! Какие увлечения? Какие мужчины? Дом-работа-дача. Всё. Да, в юности у неё был только один человек. О… Только не это. Вот ещё ту историю не хватало вспоминать!!!!! Екатерина Сергеевна в панике схватилась за ручку, чтобы заполнить историю болезни. Но неожиданно услышала совсем рядом:

- Что случилось?

Оказывается, профессор уже стоял рядом. Его искреннее сочувствие было тем более тяжелым. Но он ещё погладил её по голове и тихонько добавил:

- Девочка моя…

Екатерина Сергеевна опустила голову на руки и расплакалась…

Девочка моя.

Последний аккорд прозвучал диссонансом. Катя отложила альт. Всё равно мысли не задерживались ни на мелодии, ни на технике, ни на звуке. Внимание по-прежнему целиком устремлялось к минутной стрелке. Ещё час… И как раз бы позаниматься перед конкурсом.

Резкий звонок телефона. Сердце бешено заколотилось. Уже?!

- Да?

- Привет!

С закрытыми глазами, подавив вздох разочарования, ответила как можно доброжелательнее:

- Привет, Игорь!

Ну, что вот такое… Хотя опять же – время пройдёт. Взгляд на часы – секундная стрелка обежала ещё полкруга… Ничего не значащий разговор. Ещё четыре минуты. Вечером? Да, свободна. Да, можно зайти. Да, если хочешь, пойдём и в кафе…

Да ничего не хочу сама! С тобой – по крайней мере. Но это уже не в телефонную трубку. Это просто внутренний крик. Задавленный очень прагматичной мыслью: Игорь ей нужен. Как зримый «ухажёр». Как человек, которого можно показать родителям, чтобы притупить их бдительность. Как причина внезапных отлучек…

«Хорошо. …Как у тебя дела? ...Что с практикой? …Через месяц? …Жаль…»

Раздражение нарастало. Катя до боли сжала кулаки… Зато ещё три минуты прошло…

Завершив разговор и бросив трубку, девушка схватилась за инструмент. Гневная музыка разнеслась по квартире. Стремительные, жёсткие двойные ноты сменялись  такими же обличающими аккордами. Затем темп стал замедляться, уходила агрессивность. Полностью выплеснув раздражение и боль в давно забытой мелодии, Катя заплакала…

…- Ты плакала, котёнок? Из-за меня?

Ласковые, мозолистые руки. И огорчённый взгляд. Так хотелось забыться, отрешиться от всего. Только нежность, только прикосновения…

- Нет-нет, Олег Сергеевич. Не из-за вас. Я сама глупая.

Сорокалетний мужчина легко поднял девушку на руки, прижал к себе, покрывая поцелуями лицо. Потом прошёл в комнату, опустился на диван, не размыкая рук. В его касаниях и поцелуях в первую очередь была забота, бережность. И это сводило с ума. Куда там девятнадцатилетним ровесникам с их неумелой и настырной пылкостью до зрелого мужчины, знающего чего он хочет и как очаровать юную девушку!

На разговоры уже не было ни сил, ни желания.

- Я люблю тебя, девочка моя! Только тебя. Всю жизнь мечтал именно о тебе…

И комплименты были приятны. Несомненно, сейчас он полностью верил своим словам.

- Олег Сергеевич…

- Радость моя! Сколько ж можно?

Улыбаясь, он ласково провёл по обнажённому телу:

- Неужели до сих пор ты не можешь решиться на «ты» и на имя?

Катя уткнулась лицом в сгиб его руки и тихонько помотала головой. Олег взъерошил рассыпавшиеся волосы, поцеловал в затылок:

- И всё-таки… Скажи.

Она прошептала что-то, смущаясь и млея одновременно. Он развернул её лицом:

- Повтори!

Сначала Катя пыталась избежать его взгляда. Но не смогла. Эти чёрные, полные страсти и уверенности глаза не отпускали. Глядя в них, цепляясь, словно за поручень перед прыжком, она шёпотом повторила:

- Олег…

Приезжая с вахты, Олег всегда старался восполнить потребность в общении, скованную очень узким коллективом коллег-вахтовиков в течение месяца. Ему требовались компании, шум, праздник… Алёна в первые два-три дня с радостью его поддерживала, а потом начинала вздыхать, отговаривать, оставалась в итоге дома… В этой компании они уже бывали неоднократно, но сегодня собрались у другой пары. Шум, танцы, вино… И Катя. Дочь хозяев. Они говорили о ней раньше. Дочка училась в музыкальном колледже по классу альта, выступала, готовилась через год поступать в консерваторию. Но увидел он её впервые. Она пришла поздно. Когда уже и выпито, и спето было много. Их представили. Ясный, добрый взгляд. Тепло и нежность. Просто так. Ко всем вокруг. Открытость миру. Хрупкая фигурка. Доверие к присутствующим людям – она их знает с раннего детства. И к нему – раз он с ними. А вот это не следовало…

Она танцевала со всеми. И с ним. Олег терял голову. Пытался сдержать себя – дочь друзей, на двадцать лет младше. У него могли быть дети такого возраста. Но это не помогало. Катя притягивала его. Осторожно приобняв её в танце, опасался чем-либо напугать. Чтобы не сосредоточиться на желании поцеловать, начал расспрашивать. Она готовилась к зачётам. Да, конечно, они через месяц – после Нового года. Но работы много, а в конце декабря – концерт с оркестром колледжа. Ей солировать. Как интересно! Правда? Вы любите музыку? Обожаю. (Да, наверное. Никогда не слышал классики, но это мелочи.) Хотите, я пригласительный вам передам через родителей? Обязательно.

Олег был готов даже в библиотеке с ней сидеть. Хотя в библиотеке – это не так страшно, как концерт. Читать он любил и читал много. Особенно на вахтах. Чем ещё занять себя вечерами? Не спиваться же.

Она ушла к себе раньше, чем все разошлись. Поцеловала отца… Олег не спускал глаз. И едва заставил себя покинуть эту квартиру.

Жена спала. Не встретила. Когда ложился, вздохнула с упрёком, но ничего не сказала. Он понимал её умом – ей вставать, как обычно, в половине шестого. Но он приехал на месяц после работы, чтобы отдохнуть. А потом опять вкалывать. Ему хотелось сейчас лёгкости, праздника. А Алёна то просила порядок навести, то к детям на собрание. Пацаны отвыкали от него за этот месяц. Сначала, конечно, радовались, а потом раздражаться начинали на его вопросы, на попытки воспитания. И Олег старался не вмешиваться. А от этого оказывался никому особо и не нужным. Так, приехал погостить. Иногда ему вообще казалось, что они только и ждут все, когда он снова уедет.

Утром все разошлись. Олег встал поздно. Но его словно ждал кто-то. Особенно тщательно привёл себя в порядок перед выходом на улицу… Они жили недалеко. По вчерашним словам Кати, он понял, что она в первой половине дня дома. Ему захотелось увидеть её. Посмотреть. Поговорить. Хотя кого он обманывает? Он увлёкся ею. И не разговоры здесь главное. Не решался зайти в подъезд долго. Пока не замёрз. Предлог придумал с утра ещё – потерял перчатки, хотел узнать, не здесь ли оставил…

Катя открыла быстро, радостно улыбнулась: «А родители на работе». Заготовленный текст про перчатки. Пригласила зайти, пока она смотрит. Нет, ничего нет. Вы замёрзли? Да, очень. Будете чай?

Ещё бы!

Они выпили чай. Вдвоём. Глядя, как Катя порхает по кухне, Олег всё больше очаровывался этой девушкой. Потом разговор перешёл на книги – она тоже любила читать. Слово за слово – могу показать новое издание. Они у неё в комнате…

…Катя действительно поверила, что он зашёл за перчатками. Так же искренне поверила, что он надеялся застать дома отца. Да, понятно, у него другой ритм работы, вот он и не подумал. Искренне предложила согреться чаем…

Только через несколько лет ей в голову придёт мысль, что Олег пришёл именно к ней, именно в тот момент, когда никого не было и не могло быть дома.

А пока ей было очень интересно разговаривать о книгах, которые сейчас стали появляться в свободной продаже. И книги стали более разнообразные. Какой интересный человек! Как много читал! Ему  можно похвастаться недавно купленными книгами…

Они и рассматривали такую новинку, когда он осторожно обнял её за талию и притянул к себе. Она на мгновение замерла. Но не вырвалась. Лёгкий поцелуй в щёку.

Олег Сергеевич отстранился, снова что-то спросил о книгах…

…Что это было? Как будто не произошло ничего. Как реагировать? А надо? Может, он просто приобнял и поцеловал, по-отечески… Может…

Олег Сергеевич ухаживал красиво. Цветы, нежные слова. Даже сомнения, которые он озвучивал – возраст, жена, - делали его в Катиных глазах ещё глубже и интереснее. Он был на концерте. После него дождался её с шикарным букетом.

Только одно отравляло полное ощущение полёта – таинственность встреч, просьба молчать о нём с родителями и подругами. Он говорил, что всё решит с семьёй. Но постепенно, там же сыновья. Рассказывал о них, убеждал, что она обязательно с ними подружится. Она верила, восхищалась и влюблялась. И полюбила.

Уезжать ему надо было третьего января. А Новый год они встретили вдвоём. Катя отпросилась в студенческую компанию. Что Олег Сергеевич сказал жене, она не допытывалась. Но, позабыв о курантах в полночь, они наконец-то стали близки… Месяц без него, пока он был на вахте, к счастью, был занят зачётами и экзаменами. А потом он приехал. Не сказав семье, что уже в городе, Олег Сергеевич позвонил Кате. И она тут же примчалась к нему – друг, который уехал на вахту, оставил ключи от своей квартиры.

Поворотным моментом спустя несколько месяцев стал услышанный Катей разговор мамы с подругой по телефону. Она не сразу поняла, что речь шла о семье Олега.

-…Да кто ж вот знает, что за женщина. …Понятно, он приезжает отдохнуть, а дома-то жизнь не останавливается с его приездом. Не могут все вокруг него танцевать. …Алёна правильно делает, что молчит. …Кризис. …Да не уйдёт он никогда. Тут всё выстроено, квартира, жена. …Поиграется, успокоится. …Наверное, молоденькая. Взрослая женщина уже давно бы свои условия поставила. …Да, дети больше всех страдают.

Катя окаменела у себя в комнате. Иначе стали вспоминаться слова о жене, которые говорил Олег. Иначе увиделись некоторые поступки. Да, он и с ней вёл себя так, как будто есть только он. «Я здесь всего месяц, потом месяц без тебя. Неужели ты не можешь уйти с занятия?» Отменить репетицию, позаниматься потом… И она уходила, сбегала, откладывала. Он уехал вчера, провожала его Катя. Олег сказал, что жене было некогда. Сейчас закрались сомнения… А может, он просто не захотел, чтобы жена провожала. А мальчики? Какая дружба! Они просто возненавидят ту, которая разбила семью. Может, своего опыта и маловато у неё, но читала она много.

Мир рушился. Она не перестала любить Олега. Но пришло понимание, что она не может, не имеет права разрушать чужие жизни. Она-то одна, сама по себе. А за ним – семья, жена, дети.

В этом состоянии они в очередной раз встретились с Игорем. Катя была рассеянна, а Игорь, напротив, настойчив. И добился от неё поцелуя. А потом она разрыдалась, ощущая себя развратной женщиной. Любит одного, целуется с другим. Уводит мужчину из семьи. Игорь удивился такой реакции. Но Катя ничего не смогла объяснить. Когда Игорь, позвонив вечером, предложил дождаться её завтра после колледжа, резко порвала с ним. И, зная, что скоро позвонит Олег, ушла к подруге ночевать.

Самое страшное, самое сложное было в том, что рассказать об этой ситуации она не могла никому. Подруги были. Но не такие, чтобы можно было доверить не только свою тайну. Катя это понимала и предпочитала молчать. И сейчас решать надо было самой. Одной. Момент был идеальный – через неделю госэкзамены, а потом надо ехать поступать в консерваторию. А надо? И Катя задумалась – впервые в жизни – о том, действительно ли нужна ей профессия музыканта. Внезапно всё, что несколько лет ей говорили разные люди, пытаясь повернуть к менее «творческой» жизни, словно совершив скачок из количества в качество, стало видеться иначе… Приняв решение, Катя засела за учебники. Что угодно – лишь бы меньше думать. Она не отвечала на звонки Олега, жестоко рассудив, что если рвать – так рвать сразу. Полностью. Но не взять в руки пришедшее письмо не смогла.

Конверт лежал на столе уже несколько часов. Какое счастье, что почту достала она сама! Хотя бы не надо объясняться. Читать – не читать? Почти как «Быть или не быть»… Катя открыла конверт. Глаза наткнулись на первую строчку. Понимая, что если прочитает всё, то решимости может не хватить, она разорвала письмо на мелкие кусочки, завернула в старые газеты и выбросила в мусоропровод. Подальше. Но прочитанные слова так и крутились в мозгу, всплывая ласковым и отчаянным шёпотом из воспоминаний. «Девочка моя…»

Баба Яга.

- Только не это! Пожалуйста, Юрий Васильевич! Какая я «девочка»? Я уже давно Баба Яга.

Профессор улыбнулся. Неожиданные слёзы высохли. Екатерина Сергеевна быстро взяла себя в руки. Это ему понравилось. Он любил женщин. И он любил женщин, которые могут сами за себя отвечать. Он любил им помогать. С ними тем более ощущал свою силу. Какой интерес быть сильным рядом с заведомо слабой и зависимой женщиной?

Они сидели рядом. Когда Катюша расплакалась, он обнял её и увёл в дальний угол ординаторской, который не просматривался от дверей. Если кто-то войдёт к ней, будут лишние секунды среагировать и собраться.

-Знаешь, ты ещё действительно девочка. По сравнению со мной. Я на двадцать лет тебя старше. Если ты считаешь себя старой, глядя на наших интернов и девочек-сестричек, то представь, как это ощущать мне…

Как это часто бывало, его прорвавшаяся боль заставила Катю переключиться с собственных переживаний. Юрий Сергеевич выглядел значительно моложе своих лет. Да и отношение к миру у него было очень даже молодёжное. Он с энтузиазмом участвовал в разных студенческих авантюрах, и она знала, что студенты никогда не тяготились его присутствием в походах, на вечеринках. Но сейчас она видела его одиночество. Почти такое же, как её.

И вдруг она поняла, что её обнимают мужские руки, что она интересна ему не только как коллега.

Катя подняла глаза. Юрий Васильевич не отвёл взгляда. Осторожно и медленно наклонился к ней. Они целовались долго и упоённо. И даже никому в больнице не понадобился в этот час дежурный врач. Когда, задыхаясь, отстранились друг от друга, Юрий Васильевич начал:

- Катюша…

- Только, пожалуйста, не называйте меня девочкой!

Он рассмеялся. Он так и хотел её назвать. Но почему-то для неё это было неприемлемо.

- Почему?

- Я не хочу всё сначала!

Катя смотрела в глаза профессора. Как давно она вообще не смотрела мужчинам в глаза! Опасалась. Чего? Контакта? Близости?

А сейчас смотрела и словно снова погружалась в юность, потому что была права – глаза в глаза возникает такая близость, которую не разорвать. И эта близость возникала сейчас между ними. Катя не знала, не думала пока, к чему это может привести и приведёт ли, но вдруг ощутила, что этому человеку она небезразлична. Ему действительно интересно, почему так болезненны эти слова, ему интересна её жизнь и её предпочтения. Но и ей было важно понять этого мужчину, почему-то впервые за много лет захотелось душевной близости…

Двое.

Нет, он не остался в отделении. Они долго молча сидели рядом, иногда целовались. И только. Потом Екатерина Сергеевна пошла по отделениям больницы с вечерним обходом. Юрий Васильевич дописывал конспект. Закончил незадолго до её возвращения.

Вернувшись в ординаторскую, Катя подошла к нему. Юрий Васильевич встал, обнял её. Она уткнулась ему в плечо.

- Нам надо подумать обоим, - сказал он. – А это невозможно делать рядом друг с другом. Я поеду, ты останешься. И хорошо, наверное, что ты сегодня дежуришь. Никто не будет отвлекать от мыслей.

Профессор улыбнулся. Ещё раз поцеловал Катю. Собрался и ушёл. Всё это время Екатерина Сергеевна просто молча стояла и смотрела на него.

…Он не курил почти десять лет. И если бы не обнаружил в квартире оставленную кем-то пачку, то и не стал бы. Но сейчас стоял у окна, выдыхая дым, и всматривался в ночь. Кто бы мог предположить, ЧТО он найдёт в этом городе! Кого… Он на самом деле не ощущал своего возраста. Поэтому и Катю воспринимал почти как сверстницу – такую же молодую, каким видел себя. Он предложил Кате подумать о происходящем. И не мог думать. Ему просто хотелось снова оказаться с ней рядом, ощутить её дыхание. А думать… Слишком о многом тогда надо думать, размышлять. Надо планировать. Надо определяться. Не хотелось…

 А утром был обычный будний день в отделении. Профессор пришёл в тот момент, когда его коллеги заканчивали утреннее чаепитие, и почти сразу ушёл на занятие к студентам. Ежедневные заботы владели и Екатериной Сергеевной. Вернувшись от статистов из главного корпуса, под вазой с цветами она увидела сложенный листочек – адрес. И одно слово – «Жду».

-…Объясни мне, пожалуйста, Катюша, почему ты тогда сказала: «Не хочу начинать сначала»?

В юности он никогда бы не задал такого вопроса. Вообще бы не задавал вопросов, оказавшись с женщиной наедине. Что тебе ещё надо? Вы вдвоём, она пришла сама. Чай попить? Ну, да… Но возраст. Но опыт. И Юрий не торопился. Ему важно было понять. А всё остальное. Это остальное.

Голова лежала на плече мужчины, а пальцы тихонько, словно тоже задумавшись, кружили то по его щеке, то по шее. Тяжело всю жизнь молчать. Пусть и давно отболела та история, но вслух Катя не проговаривала её ни одному человеку. Даже мужу. А тут…

Она глубоко вздохнула:

- Ты, правда, хочешь узнать?

Он прижал её к себе ещё теснее, вдыхая запах волос, дорожа этой близостью.

- Я очень хочу понять тебя.

И женщина заговорила.

Сейчас, спустя годы, это звучало, как тривиальный роман. Прожив его и пережив, отплакав в своё время и простив себя и Олега, Катя могла рассказать это спокойно, пытаясь анализировать происшедшее, признавая и принимая свою юность и свою любовь.

-…Я уехала в другой город, но поступила не в консерваторию. Знаешь, всё время учёбы в колледже я завидовала тем однокурсникам, которые учились в спецшколе – то есть при колледже. Их никто не напрягал особенно общеобразовательными предметами, они много играли, выступали, участвовали в конкурсах. И, конечно, они были впереди нас, тех, кто пришёл из обычных музыкальных школ. Но в тот момент я порадовалась, что меня заставляли учить и физику, и литературу, и английский, и всё остальное. Мне хватило тех полутора месяцев, чтобы подготовиться и поступить в медколледж. Не в институт. Тогда я не справилась бы с вузом. В медакадемию я поступила после колледжа. А с Олегом больше не виделась никогда. Года два назад случайно узнала, что всё-таки он развелся с женой. Но когда и почему? Не знаю. И не хочу.

- А муж?

Глаза в глаза. Близость и ответственность. А ответственность – это и откровенность тоже. Вот только Юрий не понял, почему внезапно Катя закусила губу. А она поняла, что вот сейчас не сможет промолчать. И это будет ещё страшнее.

-Катюша, прости. Мне не надо было напоминать. Я не хотел причинить боль.

Он покачивал её, пытаясь успокоить. Взрослую женщину. Вырастившую детей, создавшую семью. И молчавшую. Раз она заговорила, она не сможет скрыть и другую часть себя.

- Нет, Юра. Дело не в этом. Просто…

…Я по-разному пыталась преодолеть себя и свою любовь тогда. В первую очередь – учёба. Когда поняла, что для мыслей и воспоминаний время всё равно остаётся, пошла подрабатывать. Тем более, времена тогда были… Сам помнишь – весьма голодные. А в больнице много мужчин – и врачи, и пациенты. Как не позаигрывать с молоденькой девочкой? Я искала разные способы забыть. Этот был не лучший. Мы стали встречаться. А потом он исчез. А я оказалась беременна. Ни на минуту не задумывалась – это мой ребёнок. И только мой. Но можешь представить, как было сложно одной. Я долго от всех скрывала. С Ромой познакомились в компании. Мы просто нашли друг друга в нужный момент. Рома только что расстался с женщиной. Замужней. Странные отношения. Он её любил. Она, вроде, любила его, но и от мужа не хотела уходить. И он решил разорвать отношения, чтобы ей было легче. Сначала Рома просто помогал пару раз. Потом предложил жениться на мне, чтобы у ребёнка был отец. Никаких романтических чувств. Ни у меня, ни у него. Мне было плохо и трудно, ему больно. Ни мне, ни ему не нужны были чувства – оба их «наелись». Так и начали жить. И никому не говорили, что это не его ребёнок. А тем, кто нас знал раньше, придумали красивую историю, что просто я ему долго отказывала… Наташа полностью его дочь. Хотя отношения наши были платоническими.

- Долго?

- Два года. Потом… Молодость. Рядом близкий человек. Природа своё взяла. Так говорят? Природа взяла… И Миша родился. Но… Мы всегда как будто рядом жили. И живём. Мы друзья. Поддерживаем друг друга. Даже не ругаемся. Зачем? Мы же знаем, что нам нечего делить. Но рядом. Понимаешь?

Вот оно, отчаяние. Вот что мешает ей. Юрий слушал Катю, внимательно наблюдая за ней. И понимал, почему она никому не говорила правду о семье. Как в таком признаться? Сказать, что вся семья – это мираж? Но они всё-таки столько лет вместе. Юрий видел Романа, видел его отношение к жене. Он никогда бы не поверил в то, что рассказала Катя. Может, она не замечает… Всё так же обнимая её, он начал снова целовать, пытаясь заглушить произнесённое, когда спросила Катя:

- А жена?

А это уже полоснуло его. Но и он не мог промолчать.

- Жена моя – твоя ровесница. Юной девушкой за меня замуж вышла. Видимо, как и ты, много в юности не пережила. А сейчас влюбилась… Или это ей кажется. Устала от меня. Я уехал специально. Она не подозревает, что я знаю о её любви. А я не хотел слышать обман. Пусть год поживёт так, как ей сейчас хочется. Если это действительно любовь…

Профессор замер. Отпустит? Не будет бороться? И снова вопрос: правильно ли он сделал, уехав в такой момент от любимой женщины. Он смотрел на Катю и понимал, именно сейчас понимал, что сам отказался от своей жены. Не помог ей в сложную минуту. Его просто нет сейчас рядом…

Они смотрели друг другу в глаза. И какое-то новое понимание рождалось в них. Как будто боль и одиночество, встретившись, начали разрушаться, проявляя то, что каждый из них не видел и не понимал, замкнувшись в себе, в собственных чувствах. Он видел в её глазах отчаяние собственной жены, одиночество и растерянность, свою неправоту. А она в глазах мужчины увидела взгляд мужа – его терпение, принятие, его многолетнее ожидание. Рядом? Вместе… Она отстранилась, не отрывая взгляда:

- Спасибо, коллега.

Он проводил её к двери, радуясь своей неторопливости и вовремя прозвучавшим вопросам. Обнял и поцеловал, как собственную дочь:

- Будьте счастливы, коллега.

И шёпотом добавил: «Девочка моя…»  Но Катя его уже не услышала.

Май, 2020.

©

Моя благодарность за иллюстрации и их идеи Северухиной Дарье, Гукасян Армануш, Вахрушевой Виктории.

"Любовь - это..?"

Любовь - загадка, как она дурачит -

Не хватит жизни разобраться в ней...

Эльдар Рязанов

Мы говорим об этом всегда. Или молчим. Всю жизнь задаём себе вопросы. И всю жизнь отвечаем. Начиная с юности. И никогда не заканчивая.

Как определить, что перед нами Настоящая Любовь? Как не спутать с другими чувствами.

Я часто говорю в классах: литература не даёт ответов, она ставит вопросы. И возраст тоже не даёт ответов. Не всегда.

Мы читаем "Астровитянку" Ника Горькавого. И я раз за разом спрашиваю: "Это любовь? Они любят друг друга? А вы уверены?" Прочитав роман полностью и не один раз, понимая и помня, как будут развиваться события и отношения, всё равно каждую деталь снова пытаюсь оценить, раскрыть. Иногда мне очень хочется поторопить события - и рассказать дальше. То же самое могу сказать и про "Войну и мир" Льва Толстого. Это пламенное и всепоглощающее чувство - любовь? Тогда почему...? И замолкаю. 

Понимание, любовь, доверие, сопереживание не передаются механически другому человеку. Чтобы они пришли, надо прожить свои ситуации, надо прочувствовать на своём опыте (да, пусть в книгах - но читая и сопереживая самостоятельно).

Работа в школе дарит нам безграничную перспективу - от "сейчас" в обе стороны: "будет", "было"...

И, несмотря на сиюминутные вопросы и проблемы, так хочется прикоснуться самой и показать другим то, что остаётся всегда - вне времени и вне пространства. "Из вероятья в правоту" и "Из вероятья в правоту" - 2

P.S. А книги мы читаем, и вопросы мы задаём вновь и вновь...

"Из вероятья в правоту".. Часть 2.

Предупреждение автора: Это художественное произведение. Все имена собственные и названия изменены. Любые совпадения случайны.

Последняя любовь - нежданный случай,

Судьба шальная нас с тобой свела.

Всю жизнь я был какой-то невезучий..

А ты меня ждала, ждала, ждала…

Э. Рязанов

Рабочие программы, журналы, планы занятий…  А что такое «внеурочка»? А ФГОС???? Нет, если прийти в образование в юности и работать там всю жизнь, наверное, это просто… Веру Николаевну просто трясло. Да, Интернет – великая подмога, но с её завучем по научно-методической работе не справлялся даже он. Татьяна Павловна опять полтора часа терпеливо (как отстающему школьнику) объясняла, что неправильно в её рабочей программе: почему так нельзя формулировать задачи, какие метапредметные умения надо прописать, как правильно сформулировать методы работы с детским коллективом… Однако всё это улетучивалось одномоментно, как только Вера Николаевна выходила из методкабинета. Да к тому же суровую и пожилую Татьяну Павловну она боялась просто до дрожи, хотя и сама уже давно не было юной девочкой, а коллеги по Дворцу творчества в большинстве своём были ровесниками её детей – и даже младше.

Голова болела. Впрочем, это обычное её состояние в августе – когда надо сдавать все эти планы и рабочие программы.

Да, когда три года назад она, резко поменяв сферу деятельности, решила организовывать рукодельный кружок, ей не приходило в голову, что, кроме творчества и работы с детьми, придётся столько сил отдавать «методической работе». А ещё аттестация!! Это и вовсе вгоняло её в панику. До сих пор она от неё отказывалась, но Дворцу надо было (по каким-то своим «высшим» соображениям), чтобы все педагоги были аттестованы. А Вера, врач-эндокринолог по специальности, не имела даже педагогического образования. Вот и пришлось ей нынче пойти на курсы переподготовки и написать заявление на аттестацию…

Может, Боря прав – не стоило ей такой резкий фортель выкидывать в том возрасте, когда взрослые дети учатся в вузах и можно просто наслаждаться жизнью «для себя»? Но ей так хотелось реализовать мечту о работе с детьми.

Август был нынче удивительно сухим и тёплым. У Бориса этим летом было два важных судебных процесса, поэтому они всё лето провели в городе. Да и осенью не получится никуда поехать – начнутся занятия. Вера не хотела пропускать. Хотя и отпуск за свой счёт не ударит по бюджету, но зачем давать лишний повод коллегам для сплетен и скрытого неодобрения. Женский коллектив… Очень много незамужних, очень много одиноких мам. Им каждая строчка в расчётке важна, они каждую цифру знают и выверяют. Вера, к стыду своему, не помнила, за что именно ей доплачивают, сколько точно должна быть сумма зарплаты в аванс и окончательную. И хотя старалась на работу одеваться как можно скромнее, всё равно выделялась среди коллег, вызывая недоумённые взгляды: «Что за блажь работать в допобразовании и получать копейки, если одно платье стоит больше зарплаты за несколько месяцев???» Сначала спрашивали прямо, получив её честные ответы, незаметно (и заметно) переглядывались, оставаясь при своём первоначальном мнении: «Блажь!»

Антон и Полина уехали на прошлой неделе. Каждый в свой город. Год от года период каникулярного времени, который они проводили дома, сокращался. Вера скучала по ним, но понимала и принимала: у детей своя жизнь. И старалась наладить свою. Впрочем, это касалось работы. Жизнь дома была устоявшейся и спокойной. Фактически Вера Николаевна была предоставлена самой себе. Муж, получив три года назад ответственный пост начальника юридической службы в крупной корпорации, домой приходил поздно, работы было много. Их возраст позволял им просто быть рядом, не дёргая друг друга претензиями и обидами. Они уважали и, наверное, по-прежнему любили друг друга.

И всё-таки, если бы не новая деятельность, Вера бы чувствовала себя одиноко. Поэтому и погружалась в жизнь не только рукодельного объединения «Ежиная мастерская» (у ёжика колючки, у них в руках иголочки), но и всего Дворца творчества – помогала в подготовке мероприятий, шила костюмы для Новогодних представлений, готовила выставки педагогов и детей. Она с удовольствием дежурила в праздничные дни и подменяла заболевших коллег – ей было интересно. Это снова заставляло чувствовать себя юной и неопытной. Правда, близких отношений ни с кем не сложилось: с одними мешала разница в возрасте, с другими – как ни печально – зависть…

Вера вдохнула прохладный вечерний воздух (Татьяна Павловна задержала её сегодня до вечера). Семь часов… Днём она звонила мужу, и тот сказал, что будет на работе часов до восьми. Его офис располагался как раз по пути домой. Вера решила зайти за мужем на работу, чтобы вытащить его на воздух и пройтись вместе…

Да, опрометчивое решение в век сотовых телефонов. Лучше бы сначала позвонить!

Мексиканская «мылодрама», описанная в сотне книг и анекдотов ситуация ворвалась в её жизнь.

А стоило только позвонить!

…Охранник на входе в здание приветливо поздоровался с ней. Да, Борис Игоревич здесь, не уходил. Вера знала расположение офиса. Спокойно поднялась на третий этаж, прошла до конца коридора. Для проформы стукнув в дверь (в его отделе были уже закрыты остальные офисы, значит, Борис опять задержался один), вошла в кабинет.

Дурной сон. Борис и женщина. В самом недвусмысленном положении, не оставляющем никаких сомнений и возможностей трактовки. Вера замерла. Борис увидел её, женщина нет. Долгий взгляд – и Вера молча вышла из кабинета. В шоке сделала шаг. Остановилась – и услышала:

– Кто это?

– Ошиблись, милая.

Этот краткий обмен фразами поразил её больше, чем увиденная сцена. Муж не бросился к ней, сделал вид, что ничего не произошло…

…Темно, холодно, жёстко. И болит нога. И невозможно встать с сырой земли. Вокруг деревья, мерзкий запах. Где она? Вера оглядывалась вокруг и не могла понять, что произошло. Последнее, что помнилось, как она выходит из Дворца творчества, вымотанная общением с Татьяной Павловной. Но сейчас перед ней какое-то другое место. Странное. Это город? Лес? Парк? Где она и как здесь оказалась??? В голове какая-то муть…

Вера Николаевна вдохнула, прежде чем закричать. Но не закричала. Она взрослая женщина. Сначала надо попытаться понять. Ещё раз попыталась встать. Но не смогла опереться на ногу. Так. Что-то с ногой… Может, она напилась? И поэтому ничего не помнит? Такого, конечно, не бывало с ней раньше, но… Прислушавшись к своим ощущениям, Вера поняла, что не пьяна и не с похмелья. Ощупала голову. Целая. Одежда? На ней. Сумочка? Вот. Даже папка с рабочими программами. Что-то надо сделать… Она не понимала, что именно. Порылась в сумочке, обнаружила сотовый телефон. Надо позвонить… Открыла экран. Список контактов – только имена, будто бы и знакомые, а будто бы и нет… По крайней мере, она не могла сообразить, кому принадлежат эти имена… Паника нарастала. Может, это не её телефон? Рядом никого не было. Голова кружилась, нога болела. Она не помнила ни одного телефона!!! Даже номер спасателей почему-то выпал из памяти…

Вера Николаевна бездумно схватилась за голову, в отчаянной попытке хоть что-то сообразить потёрла виски… И вдруг. Ей вспомнился один телефон. Она так и не понимала, чей он, но очень хорошо чувствовала, что это тот телефон, где она получит помощь. Откуда пришло это ощущение, она опять же не знала. Но это было единственное, что вообще всплывало в памяти. Набрала номер. Клавиша вызова. Гудок, второй…

И удивлённый голос:

– Мадам?

Голос что-то напоминал, что-то важное. Перед ней вдруг возник насмешливый взгляд пустынно-серых глаз.

– Вера! Это ты?

Голос был по-прежнему удивлённый, но теперь и взволнованный. Она не помнила, кому он принадлежал. Как и всё остальное. От бессилия и непонимания происходящего, от того, что теперь кто-то есть рядом, она наконец разрыдалась.

– Вера, ты где? Что случилось?

Если бы она знала!!!

– Я не знаю! – хотелось ей прокричать. Но голос сорвался, и она просто простонала это в трубку…

Андрей Сергеевич отложил книгу. Потёр глаза. Сегодня вечером он дома. Впервые за последнюю неделю. Вчера закончилась конференция. Как обычно – банкетом. Нет, он, конечно, не пил. Начальнику службы безопасности банкеты не доставляют никакой радости – наоборот, более сложная работа. Особенно, если приезжают знаменитости. Поэтому так хорошо было остаться сегодня одному – и дома. Тишина, дом, одиночество… Очень часто непозволительная роскошь для людей его профессии. Пусть и ушедших в «частный бизнес». Звонок телефона, который он никогда не выключал и не убирал от себя далеко (в отличие от рабочего), заставил напрячься. С дочерью он говорил вчера, вряд ли она позвонила сегодня и так поздно. Мама? Что-то случилось? Но определившийся номер не был маминым. Не принадлежал он и дочери. Это был третий человек. И хотя Андрей никогда не разговаривал с ней по телефону, но он его знал наизусть – издержки профессии. Он помнил эту женщину, так поразившую его три года назад, в тот последний его вечер в качестве администратора и «службы безопасности» в одном частном заведении. Её реакция на происходящее в клубе была такой исключительной, поведение таким искренним и в то же время… наивным, что именно она и стала тем третьим человеком, которому он дал свой личный (именно личный) телефон.

Удивительно… Он был уверен, что уж она-то ему не позвонит никогда. Именно по этой причине и начал разговор с того – давнего – обращения:

– Мадам?

Дальнейший разговор напоминал театр абсурда. Мало того, что женщина не понимала, кому она звонит, она не могла объяснить, ни где она находится, ни что случилось.

– Вера, спокойно. Сейчас приеду. …Найду. Не отключай телефон! Поняла? Слышишь?

– Да.

Это короткое слово убедило, что его указания она восприняла.

Андрей тут же через свои программы подключился к пеленгации номеров. Пока определялось местонахождение абонента, пытался понять, что можно предпринять ещё. Вера не позвонила мужу. Почему? Не так и важно. Важно понять, знает ли Борис Игоревич, где его жена. По служебному телефону он набрал его номер. Борис не сразу ответил. Дыхание сбивчивое. После обмена ничего не значащими фразами Андрей понял, что, во-первых, собеседник не дома, и, во-вторых, не обеспокоен по поводу жены. Странно. Но пока неважно.

Андрей снова заговорил с Верой. Программа работала. Главное, чтобы женщина не двигалась никуда какое-то время.

…Спустя сорок минут по пеленгатору Андрей Сергеевич обнаружил Веру Николаевну недалеко от входа в старый городской парк. Сейчас он не пользовался популярностью, был плохо освещён. Вера Николаевна, оказывается, свернула в темноте с тропинки, обо что-то споткнулась и упала. Травму ноги он предположил сразу – по её словам. Пугало другое: она ни разу не назвала его по имени, и создавалось полное впечатление, что она не понимает, с кем именно разговаривает. Он ехал  к ней, предполагая самое худшее, что могло произойти с одинокой женщиной поздно вечером. Но, подходя к ней, увидел, что она здесь одна и не пострадала от действий других людей. Опустившись рядом с сидящей женщиной, он наклонился к её лицу и почему-то снова произнёс:

– Мадам?

…Голос, который удерживал её от паники весь последний час, принадлежал незнакомому мужчине. И только снова услышав это странное обращение, увидев теперь наяву обеспокоенный взгляд бледно-серых глаз, Вера вспомнила.

Образы пришли враз, смешиваясь друг с другом, но проясняя в сознании и прошлое, и  настоящее: поездка с подругой, слова об изменах мужа, посещение странного частного клуба, пронзительный и одновременно равнодушный взгляд, туман, поддерживающая рука, номер телефона, врезавшийся в память, дети, кабинет мужа, два человека без одежды, слова мужа «Ошиблись, милая», холодный воздух, буря мыслей, боль в ноге…

Андрей Сергеевич видел, как меняется взгляд женщины. И понял: что-то действительно произошло, что-то, заставившее её мозг хотя бы на время всё забыть. А теперь она вспоминала. Но с памятью приходит и боль. Ему ли не знать…

Ноша была невыносимой. Зачем??? Лучше бы не помнить, не знать, не видеть вновь и вновь эту картинку перед глазами, не слышать нежный для другой женщины голос мужа.

Боль в душе ломала. Вера пыталась справиться с нею, но не смогла. И закричала. Просто закричала. Дико, громко, безнадёжно…

Андрей обнимал её сначала осторожно и нежно, но, услышав этот крик, понял – такую боль не успокоить, не утихомирить. Он знал, как иногда борются с лесными пожарами: встречный пожар. Он крепко прижал её к себе и заглушил крик сильным и требовательным поцелуем. Не нежным, не бережным. Такой силе боли можно противопоставить только силу.

 В первый момент Вера задохнулась, захлебнулась. И  - ответила. Поцелуй держал её, помогал справиться с болью. Она перестала думать о чём-либо, отдавшись силе страсти мужчины.

Осознав, что Вера отвечает ему, а значит, приходит в себя, Андрей отстранил её и насмешливо сказал:

– Мадам, теперь займёмся вашей ногой.

Вера тихо заплакала, позволяя поднять себя. Андрей осторожно поднял её на руки и понёс к машине. Она очнулась окончательно, сказав сквозь слёзы:

– Не надо нести. Я не хрупкая дюймовочка. Я тяжёлая. Попробую сама.

– Не мешайте. Я тоже не изнеженный подросток.

Вера смирилась, понимая, что только усложнит его задачу своим сопротивлением.

В травматологии сказали, что перелома нет, разрыв связок. Наложили тугую повязку. Дали справку для больничного и рекомендации…

В машине Андрею пришлось задать ей вопрос:

– Домой?

Она ждала этого вопроса. Ждала и не знала ответа. Домой? К Борису? Тогда – три года назад – перед ней даже не стояло вопроса, прощать мужу измены или нет. Да и что прощать? Это, видимо, в мужской натуре – стремиться к другим женщинам. Она просто не восприняла это как что-то значимое. Но сегодня всё было иначе. Муж видел её – и ничего не предпринял. Он не стал ничего объяснять, не бросился к ней – он просто посмотрел на неё как на того, кто действительно ошибся. Ошибся, зайдя в его кабинет. В его жизнь?

Андрей взглянул на неё. Казалось, скользнул взглядом. Да ему и не надо всматриваться пристально. Он привык оценивать ситуацию, человека, опасность быстро, моментально. Иногда от этого зависела жизнь. Его самого, напарника, доверившегося человека. Её заминка стала причиной его решения. Ни о чём больше не спрашивая и не говоря, он завёл двигатель и повёз её к себе. Она тоже не спрашивала, не говорила. Прикрыла глаза и молчала.

В его квартире женщин не было никогда. Вообще, он никого не приглашал к себе. Никогда. Иногда приводил дочь, когда она приезжала к нему на день или на два. И всё. Всё общение – и деловое, и дружеское – происходило либо на работе, либо на чужой территории. Эта квартира была его норой, пещерой, крепостью. И вот сейчас он помог Вере добраться до своей кровати (он ненавидел всякого рода диваны, после многих лет казармы и казённой мебели очень ценил кровать – прочную, широкую), помог пристроить ногу. Приготовил кофе. Подумал: мужчине предложил бы водки, но Вера её не пьёт (он знал это). Нашёл коньяк и влил такую порцию, что превратил кофе с коньяком в коньяк с кофе.

Принеся кофе в комнату, Андрей увидел: Вера с ужасом смотрит на телефон. Аппарат был поставлен на беззвучный режим, поэтому звука он не услышал. Но увидел, что на экране высвечивается имя – Борис.

Андрей до сих пор не знал, что случилось, почему он нашёл Веру в парке и в таком состоянии. Но то, что она не позвонила мужу, не попросила отвезти домой, сказал ему о многом. И он видел, что сейчас она просто физически не способна ни с кем говорить, не способна принимать решения. Она с молчаливой благодарностью принимала то, что решал за неё он. И на телефонный звонок, вручив ей чашку то ли кофе, то ли коньяка, ответил Андрей.

Вера, не чувствуя ни вкуса, ни запаха, пила горячий напиток, слушая отрывистые и, как всегда, чёткие фразы:

– Добрый вечер! … Это Косарев. … Да, у меня. … Нет. …Она не будет говорить. …Остаётся здесь. …Нет смысла. …Завтра. … До свидания!

Он отключил телефон полностью, но автоматически подключил к зарядке. Погасил верхний свет. Зажигая настольную лампу, аккуратно отвернул к стене фотографию в рамке. Убрал пустую чашку.

Вера тихо наблюдала за ним. Она и раньше, когда они сталкивались на каких-либо приёмах и мероприятиях, проводимых корпорацией, поражалась его пластике, быстрым и экономным движениям. Острым, но при этом казавшимся равнодушным взглядам. Она была в чужой квартире, с человеком, с которым едва несколькими фразами перемолвилась за три года, который когда-то напугал её до безумия, но при этом понял всё, чего не увидела и не смогла понять близкая подруга. Она несколько часов назад своими глазами увидела мужа с другой женщиной. Казалось, от её привычной жизни не осталось ничего. Но здесь и сейчас ей было спокойно. И правильно. То, что он занимался своими делами, даже заботился о ней, как будто не обращая на неё внимания, умиротворяло её, отгоняло все трудные и ненужные мысли. Он исчез в ванной – она услышала шум воды. Её беспокоило  даже это его короткое отсутствие. Всё, что осталось в её мире неизменным, странным образом сосредоточилось в этом малознакомом, но почему-то очень близком человеке.

Андрей вернулся. Помог ей лечь, сам устроился рядом, обнял. Острый взгляд. Но не мимолётный. И тогда он сказал ей первые слова после вопроса в машине:

– Расскажи мне всё.

…Она говорила долго. Обо всём. О раннем браке и своей любви. О медицинском институте. О детях. О чувствах к мужу. О той поездке. О работе во Дворце творчества. О том, что произошло сегодня.

Андрей слушал. Задавал вопросы. Иногда гладил по волосам. В один момент слёзы всё-таки полились из глаз. Он их просто молча вытирал ладонью. Когда Вера выговорилась, Андрей коснулся губами её влажной щеки:

– Всё кончилось. Здесь безопасно. Спи.

Он хотел встать, но она задержала его:

– Пожалуйста… Я не могу одна.

Андрей покачал головой:

– Нет. Тебе не надо сейчас никого. Спи. Всё потом.

Вера вздохнула и подчинилась.

Андрей переместился к столу. Когда женское дыхание выровнялось и он понял, что, измученная, Вера уснула, он снова развернул к себе фотографию.

Качество было не очень хорошим. Специалист сразу бы определил, что снимок распечатан с записи камеры видеонаблюдения. Женщина испуганно смотрела в объектив. И при этом оставалось в ней внутреннее достоинство, которое помогало и преодолеть страх, и не идти на поводу у обстоятельств. Вопреки всему, это была сильная женщина, чья сила и создавала тот ореол женственности, привлекающий взгляд.

Вера… Мадам… Вера Николаевна…

Все три года Андрей смотрел на эту фотографию, на Веру, встречая её изредка с мужем, и думал о том, как иногда может пройти мимо та единственная, ради жизни с которой стоило рисковать и оставаться в живых, менять свою жизнь практически на 180 градусов. И понимать, что это просто недостижимая мечта. Чувство, пришедшее к нему, как он сам считал, слишком поздно… Даже сам себе Андрей не говорил о любви к ней. Зачем произносить слова?

Вера проснулась в объятиях спящего мужчины. Она помнила, что засыпала одна. Но сейчас ей было так хорошо и спокойно с ним. Боль отступала. И тот поцелуй в парке. На сырой земле. Нисколько не нежный, а властный и решительный. Да, иногда от одного поцелуя женщина способна узнать своего мужчину. Своего. На всю жизнь. И то, что им отнюдь не двадцать лет, только укрепляло решимость – не тратить зря времени порознь. Она смотрела на спящего и думала о том, как права была Надежда тогда, три года назад, выдернув её из скорлупы устоявшегося мира. С той самой встречи она знала,  чувствовала, понимала, что есть рядом человек, который стал для неё единственным. И то, что в минуту отчаяния она вспомнила именно его телефон, было правильно. И быть рядом – это правильно. Вера осторожно, не желая будить, прикоснулась к седым волосам Андрея, легко, едва касаясь, провела пальцем по щеке. Но он тут же проснулся.

Его бледно-серые глаза вспыхнули отражением любви и доверия в любимых глазах женщины…

 Анастасия Рубцова

©                                                                                            02.05.2020 г.