Когда-то давно, в юности, задумала я роман... Даже начала писать, но не закончила. Осталось написанными несколько разрозненных глав. Вот одна из них...
Странная это была идея – отпраздновать день рождения в
школе. Хотя Любовь Михайловна – сорокапятилетняя одинокая учительница биологии
– поистине считала школу своим домом и, празднуя здесь, могла пригласить на
него всех коллег. Так что день рождения вылился в своеобразную учительскую
вечеринку. Учеников в школе не было, и учителя имели уникальную возможность
расслабиться в родных стенах. И они, как дети, готовили этот праздник и
радовались ему.
Основная часть вечера, естественно, проходила в двух
смежных залах столовой: в одном был накрыт стол, в другом, освещённом лишь
свечами, танцевали.
Но для учителей вся школа – дом родной, и, как особняк
в дни приёмов, все три этажа, все учебные кабинеты и холлы то и дело
наполнялись педагогами – беседовавшими, отдыхавшими, сбежавшими от громкой
музыки. Их было человек сорок, поэтому пустынность второго и третьего этажей
только в некоторых местах освещалась лампами.
На этот вечер Лена долго не хотела идти, хотя получила
официальное приглашение именинницы. Всё-таки она была самой юной, да и не
совсем настоящей, как ей казалось (училась ещё в пединституте на третьем
курсе), учительницей. И всё же пошла: учителя относились к ней хорошо, ей было
интересно познакомиться с ними поближе, да и отдохнуть хотелось – и от учёбы, и
от хозяйственных забот, и от мужа – немножко.
Лена много и с удовольствием танцевала, непринуждённо
общаясь с коллегами, чувствовала себя здесь «своей»… Немного утомившись от
быстрой музыки, подошла к Игорю Сергеевичу – учителю истории, которого знала
лучше других, потому что он, работавший в этой школе лишь с августа, два года
назад учил её саму.
– Устала танцевать? – спросил он её.
– Да, немножко. А вы что не танцуете?
– Время быстрых танцев для меня прошло. Я уже не
мальчик.
– Да вы же не старик!..
Игорь Сергеевич рассмеялся. Конечно, тридцать шесть
лет – ещё не возраст для мужчины, но он почему-то ощущал себя глубоким
стариком…
И со странным чувством смотрел он в последнее время на
свою бывшую ученицу. С одной стороны, он как-то успокаивался, разговаривая с
этой девочкой, выслушивая её наивные суждения. С другой стороны… Он не сразу
понял, что тревожило его в глазах Лены, что казалось таким до боли знакомым.
Понимание пришло неожиданно. Проведя ночь почти без сна в мыслях всё об одном,
всё о ней, потерянной, пытаясь уже в который раз найти ответ на
бессменный вопрос «Почему?» он пришёл в школу несколько подавленный. В
учительской никого ещё не было, кроме Лены. Она оторвалась от тетрадей, когда
он вошёл. Спустя мгновение уже улыбалась ему: «С добрым утром!» Но самый первый её взгляд… Игорю Сергеевичу
показалось, что начались галлюцинации: за столом в учительской увиделась ему не
Лена, его коллега и – в прошлом – ученица, а Наталья – жена, мать его младшего
сына. Этот взгляд… Боже, какая тоска! Какая безысходная тоска! И эта улыбка.
Наталья тоже способна была так улыбаться – другим, для него оставался
холодно-непроницаемый взгляд.
Наверное, именно в то утро он утвердился в своей
догадке, что Лена не чувствует себя счастливой. Из дальнейших разговоров (конечно,
не о семейной жизни) только ещё больше убеждался в этом. Счастливая замужняя
женщина не бросается так в учёбу, репетиции, работу, внеклассные мероприятия.
Счастливая женщина не будет так нарочито расхваливать своего мужа, так
приторно-ласково разговаривать с ним по телефону (Игорь Сергеевич однажды
слышал её разговор с мужем). В рассуждениях счастливой женщины не светились бы
так ярко отчаяние и опустошённость. И вела бы она себя, наверное, не так –
более уверенно и спокойно, не веселилась бы столь самозабвенно и горько на
вечеринке без мужа…
… Лена рассказывала ему, как вчера она с подругой и её
мужем после репетиции гуляли по набережной, какой был сильный ветер:
– Знаете, так и казалось, что он продувает мозги,
очищает от дурных мыслей…
– А что, много таких мыслей?
– Достаточно.
– В мудрых книжках, Лена, пишут, что мы думаем о том,
о чём позволяем себе думать. Если бы тебе не нужны были эти «дурные мысли», ты
бы их и не допускала. Значит, тебе хочется думать об этом.
– Странно вы говорите… А если мысли сами приходят в голову, тогда
как?
– Значит, ты им разрешаешь прийти…
Лена замолчала, обдумывая услышанное.
Игорь Сергеевич с трудом различал черты её лица в этой
мерцающей от свечей темноте. Однако заметил, что она молчит, думая о чём-то
своём, «переводя» сказанное им на свои проблемы. «Какие же проблемы мучают
тебя, девочка? – с болью думал он. – Какие вопросы ввергают в эту тоску? Чего
тебе не хватает с твоим «заботливым»мужем, отпустившем тебя одну в совершенно
незнакомую ему компанию? В чём его ошибка? В чём ошибался когда-то я?»
Музыка тем временем изменилась. Теперь это был вальс –
немного старомодный, но красивый. Круг танцующих резко сократился, потому что
не все умели танцевать вальс. Да и мужчин в школе всегда… немного.
– А вы умеете танцевать вальс? – вдруг спросила его
Лена.
– Умею.
Когда-то Наталья научила его танцевать этот старинный
танец. Когда-то… Ей тогда было интересно учить его, старшего, чему-то, чего он
не знал. Они так весело смеялись, когда он неуклюже вальсировал по их маленькой
комнате, задевая стулья и шкафы. Потом он овладел этими па, и они с
удовольствием танцевали вдвоём, пока она, отговариваясь нежеланием или
усталостью, вообще не перестала танцевать с ним. Но однажды на дне рождения
своего друга он, зайдя в комнату к танцующим, увидел, с каким преображённым и
одухотворённым лицом она вальсировала, улыбаясь своему партнёру. Когда он
сказал об этом, она обвинила его в ревности, в том, что лишает её даже
маленьких радостей. А он просто хотел, чтобы и с ним она танцевала тоже. Но это
было уже не так давно…
– Можно пригласить вас на вальс, Игорь Сергеевич?
Приглашение Лены вырвало его из тягостных
воспоминаний. Он с интересом посмотрел на неё. Что стоит за её
приглашением? И тут же одёрнул свои
мысли, положив правую руку на талию девушки…
Одной рукой Лена легко коснулась его плеча,
другая замерла в его руке. Сначала осторожно, словно испытывая друг друга, потом
всё смелее и смелее закружились они в танце…
«Ах, да, она же балерина», – вспомнил Игорь Сергеевич,
удивившись в первый момент той лёгкости, с которой двигалась Лена.
Всё было каким-то нереальным, призрачным. Может быть,
это от зыбкого света свечей? Или от кружевной музыки старого вальса? Казалось,
кроме этого зала столовой, превращённого в бальную залу, заполненную фантастически
причудливым светом, не существует больше ничего. Даже черты танцующей с ним женщины
расплывались, и воспринималось душой лишь её очарование – тихое, ускользающее,
мягкое и привораживающее. Она сама казалась такой же неуловимой, как мелодия,
охватившая их, и её так же хотелось удержать, сохранить, сберечь…
Его самого удивило это чувство, удивила внезапность, с
которой охватила нежность к этой девочке. Удивляясь сам себе, он крепче прижал
её, практически обнял, и слегка коснулся щекой её щеки… И тут же снова
отстранился, глядя ей в глаза, – вернее, пытаясь посмотреть, что мешали сделать
темнота и близость к её лицу.
– Как хорошо вы танцуете, – прошептала Лена, приблизив
губы к его уху, чтобы было слышно. Её дыхание словно пронеслось по всему его
телу, и для ответа пришлось глубоко вдохнуть:
– Научили в своё время.
– Я очень люблю танцевать вальс, но редко удаётся, –
улыбалась она.
Дыхание, натренированное в балете, оставалось таким же
лёгким и свободным, как обычно. Только щёки слегка порозовели – то ли от танца,
то ли отчего-то другого. И Лена сама не понимала, что происходит с ними.
Казалось, её никогда не держали за талию так бережно и так уверенно, что она
готова была полностью довериться властной ласке этого полуобъятия. А глаза его
смотрели печально и насмешливо одновременно. Всей душой потянулась она к нему в
тайном желании ещё раз ощутить мимолётное прикосновение его щеки, дыхания…
Музыка стихала постепенно, и они, не отдавая себе
отчёта, так же постепенно замедляли своё кружение. Не смотря ему в глаза и
стараясь избежать его взгляда, Лена сделала лёгкий реверанс, он слегка наклонил
голову…
Оставшись один, Игорь Сергеевич рассмеялся в душе:
Лена – бывшая его ученица, по возрасту подходящая в дочери, а он вдруг
навоображал себе невесть что. Почувствовал, ощутил женское тепло, женскую
податливость силе и… «Она ребёнок, опомнись!» – оборвал он сама себя, не
отпуская, однако, взглядом удаляющуюся фигурку. Поговорить бы с ней как-нибудь
в спокойной обстановке – серьёзно, неторопливо, – возможно, помочь в чём-то
разобраться. Она сейчас в таком смятении, в такой растерянности, как он, как
была когда-то Наталья, – тогда он просто не замечал и не понимал причин
происходящего. И, наблюдая за Леной, за её состоянием, думал: «Так, наверное,
всё и начинается. Скорее всего, она и сама не понимает, откуда в ней это
недовольство жизнью, эта усталость. А может, и понимает. Надо бы по-дружески с
ней поговорить».
Но, вопреки всем этим мыслям и благим намерениям
(всё-таки верно, что ими вымощена дорога в ад), где-то в глубине души нарастало
желание снова оказаться рядом с ней, почувствовать невесомую тяжесть, когда она
в танце откидывалась на его руку, услышать её шёпот, ощутить прикосновение
волос…
Посмотреть на себя со стороны, как на постороннего, за
которым он наблюдает, саркастически комментируя увиденное, – обычно это
помогало избавиться от раздвоенности, прийти в себя. Помогло и сейчас. Старик,
растревоженный вальсом и близостью красивой женщины, грезящий о чём-то
волшебном, забывший жуткий реализм жизни, – таким он видел себя. Может, и не
совсем справедливое, объективное видение, но ему это было нужно… Мало
тебе молоденьких дурочек, не знающих, чего они хотят? Тебя ещё может тянуть к
ним, когда надо бы бежать от них в труднодоступные места сибирской тайги? Твой
круг – сорокалетние женщины, умудрённые жизнью, уверенные в себе и спокойные, а
не эти порхающие, ищущие создания.
Но с тобой-то что, Лена? Ты-то почему так откликнулась
на этот танец?.. Как же можно так довериться чужому (а чужому ли?) мужчине?
…На следующий медленный танец Игорь Сергеевич сам
пригласил Лену. В настоящий момент он не хотел рассуждать здраво и разумно, ему
просто хотелось обнять её.
– Что, перегаром дышу? – улыбнулся он, когда Лена
несколько отодвинулась от него (он притянул её к себе слишком близко),
– Нет, – ответила она и больше не отстранялась.
Он коснулся её щеки:
– Не колючий?
– Нет…
Что это? Что происходит? Он что-то разыгрывает,
подсмеиваясь над ней, или просто-напросто пьян? Но на пьяного не похоже. Скорее
всего, разыгрывает. Значит, отвечать нужно в его тоне…
Какое-то время они танцевали молча. Игорь Сергеевич
всё крепче и крепче прижимал к себе Лену, едва заметно поглаживая пальцами
спину. И чем дальше, тем невозможнее становилось отпустить её, тем больше
хотелось накрыть её чуть приоткрытые губы своими губами, зарыться в её мягкие
волосы…
«Говорят, старики часто приволакиваются за
молоденькими… Хочешь играть роль Фавна? Зачем тебе нужно пугать ребёнка?» – пытался
он остановить себя, но уже не так сильно старался. И, отдавшись нахлынувшему на
него чувству, прошептал ей в самое ухо:
– Я хочу тебя поцеловать.
Принимая всё это за продолжающуюся шутку, Лена
иронично прошептала в ответ:
– Прямо здесь? У всех на глазах?
– Нет, можно выйти…
Это согласие?
…Дверь прикрыта, в коридоре никого нет. Они оба
пытаются улыбаться, глядя друг на друга. Ещё не поздно перевести всё в шутку –
единственный спасительный выход.
И он, изображая пылкое объятие, нарочито порывисто
охватывает её обеими руками, отстраняет… Лена не улыбается. Растерянно-серьёзный
взгляд.
Не вышло шутки – слишком поздно. Не повернуть назад. Перед
ним стоит молодая женщина, к которой его тянет неумолимая сила, во взгляде
которой горькое одиночество ждёт твоей помощи, неведомого ей самой облегчения…
Придерживая её за плечи, он склоняет голову и
осторожно целует в губы. И, не в силах оторваться, прижимается ещё сильнее. И
снова – глаза в глаза – последнее усилие:
– Дотанцевались, – тихо говорит он и, поверив чувству,
теперь уже крепко и долго целует, ощущает, как её губы, дрогнув, отвечают на
поцелуй.
«Господи, что я делаю?! – лихорадочно проносится в
голове Лены. – Разве это допустимо? Я замужем, он женат… Ни к чему хорошему это
не приведёт… Но только бы не отпускал меня, так бы и целовал, так бы и обнимал!
Не хочу сейчас ни о чём думать. Потом. Будет ещё время… Такой
самозабвенно-счастливый момент больше не повторится, придут проблемы. А сейчас
их не надо… Неужели может быть очень низким и недопустимым то, от чего так
хорошо?..»
Да, возможно, это был самый счастливый момент, потому
что они оба забылись, полностью отдавшись нахлынувшему порыву, не думали ни о
чём, не ощущали ничего – только руки и губы другого, только собственную
прорвавшуюся нежность…
Самый счастливый и, пожалуй, трагический. Трагический
всё по той же причине: они полностью доверились собственным чувствам.
«Впрочем, в нашей жизни мало что бывает воистину
трагическим, – думал Игорь Сергеевич много спустя. – Даже этот момент по-своему
комичен, стоит только повнимательнее посмотреть… Старик-учитель соблазняет свою
бывшую ученицу прямо в школе – благо хоть не на глазах учеников! И замужняя
ученица тает в его объятиях – от избытка почтительности, вероятно…»
Но так он подумает потом, когда эта сцена предстанет
пред ним в виде зыбкого воспоминания…
Стук открывающейся двери. Они отшатываются друг от
друга, но Игорь Сергеевич придерживает Лену за локоть. Голова молодой
учительницы, оглядывающей коридор:
– Игорь, Марина не проходила?
– Нет.
Дверь закрывается. Он снова привлекает к себе Лену, но
ощущает её напряжение, да и сам затылком чувствует готовую открыться в любую
секунду дверь.
– Пойдём, – говорит он ей, берёт за руку и ведёт по
лестнице вверх.
Потом они – два учителя! – долго целовались в
пустынной учительской, пока их не оглушил телефонный звонок. Телефон
прогрохотал так неожиданно, что Лена даже вскрикнула. Игорь Сергеевич
рассмеялся и поднял трубку.
Лена оперлась рукой на стол, наблюдая за ним, пытаясь
хоть как-то понять, что произошло. Нельзя сказать, что до этого момента у неё в
голове не было вообще никаких мыслей. Но именно их противоречивость и пугала
её.
Пока Игорь Сергеевич что-то объяснял по телефону, она
отошла к окну, провела пальцем по запылённой шторе и обернулась, услышав, что
он положил трубку.
Он опустился в кресло, по телу пробежала дрожь, как от
озноба. Теперь ещё яснее стало осознание фарсовости происходящего, но ещё
мощнее было желание снова стало
осознание фарсовости происходящего, но ещё мощнее было желание поовела пальцем
по запылённойтрубку.
готовую открыться в люпоцеловать её.
– Иди сюда, – позвал он её.
Лена заметила, что он дрожит, и, подходя, спросила:
– Замёрзли?
– Нет, – ответил он, пытаясь совладать с собой. –
Давно не целовался…
«А жена?» – чуть было не съязвила она, но вовремя
сдержалась, подумав, что человек, у которого всё нормально в отношениях с
женой, вряд ли будет целоваться с замужней женщиной.
Игорь Сергеевич притянул её к себе, прошептав:
– Когда целую, не трясёт.
А через минуту, отодвинув Лену на расстояние вытянутых
рук, заговорил:
– Разошлись мы с женой летом… Младший сын – с ней…
Теперь в гости к нему хожу… И настроение у меня обычно, мягко говоря, так себе…
Разве что с друзьями посижу или вот так, как сегодня.
Говорить ему было трудно и больно, чтобы как-то
сгладить пронзительную, разрушающую силу этих слов, он крепко прижал к себе
молодую женщину, пытаясь избавиться от своей неотпускающей боли. Под его
губами струились волосы. Он ласково провёл по ним рукой, благодаря за молчание,
развернул к себе её лицо:
– А у тебя-то что нехорошо?
– Не знаю…
– Не знаю, хорошо или нехорошо?
– Не знаю – что…
Он снова прижал к щеке её голову, но через секунду
вдруг встал с кресла и отошёл к столу – в учительскую вошла Любовь Михайловна…
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
+1.jpg)
