"Повесть о господине Зоммере" Патрика Зюскинда я прочитала много лет назад. И понравилось мне это произведение куда больше его знаменитого "Парфюмера". Тогда же и попыталась я проанализировать эту повесть. А сейчас, готовя обзор книг, прочитанных на форуме в июне, вспомнила об этой своей зарисовке...
«В ту пору, когда я ещё залезал на деревья, а было
это давным-давно, много лет и десятилетий назад…» Так начинается «Повесть о господине
Зоммере». И на протяжении всей повести автор, рассказывая историю чудака
Зоммера, постоянно сворачивает на рассказ о своём собственном детстве. Это не
случайно. Ведь господин Зоммер, на которого никто не обращал внимания, потому
что «его видели так часто, что перестали замечать как слишком знакомую деталь
ландшафта, при виде которого никто не станет изумляться и восклицать», связан в
памяти автора с очень важными для него моментами. Возможно, именно эти
ситуации,слившиеся с образом господина Зоммера, повлияли на становление
молодого человека и на всю его дальнейшую жизнь.
Имени господина Зоммера не знал никто. «Никто также
не знал, кто он по профессии, чем занимается и, вообще, была ли у него
когда-либо профессия.» Откуда Зоммеры (а у него была жена – кукольница)
появились в деревне Верхнее Озеро (соедней с родиной автора – Нижнее Озеро)
тоже не знал никто. «У них не было детей, не было родных, и никто не ходил к
ним в гости». Оба они вели уединённый и странный образ жизни. Госпожа Зоммер
всю неделю мастерила кукол в своём подвале, раз в неделю она относила их на
почту, на обратном пути покупала всё необходимое и снова исчезала на неделю.
Ещё более загадочной была жизнь господина Зоммера,
который с утра выходил из дома и целый день «пересекал местность». «Не было дня
в году, когда бы господин Зоммер сидел дома. Он всегда был на ногах. Шёл ли
снег, сыпал ли град, светило ли солнце, собиралась ли гроза, в бурю и ураган,
под проливным дождём господин Зоммер совершал пешие прогулки». Хотя, на мой
взгляд, выражение «пешие прогулки» не совсем точное. «Прогулка» – это нечто
спокойное, медленно-вдумчивое. Господин Зоммер же не прогуливался, а скорее
бегал, носился по окрестностям, совершая немыслимые скачки при помощи своей
палки – длинного, слегка корявого орехового посоха. И самое странное, что в его
передвижениях не было никакой видимой или понятной окружающим цели. «Его рюкзак
как был, так и оставался пустым, если не считать бутерброда и пелерины. Он не
заходил ни на почту, ни в местную управу, это всё он предоставлял своей жене. И
он не наносил визитов и нигде не задерживался. По дороге в город он не
заглядывал никуда, чтобы перекусить или хотя бы пропустить стаканчик,он даже не
присаживался на скамью, чтобы несколько минут передохнуть, а просто вдруг
разворачивался и бросался домой или ещё куда-нибудь».
Но жители двух соседних деревень и не пытаются
разгадывать загадочное поведение неразговорчивого, чудаковатого соседа,
который, впрочем, никому своими «пешими прогулками» не мешает: у людей хватает
своих забот. Время сложное – послевоенное. В начале повести перед нами трудная
деревенская жизнь, когда многие «шастали по округе с рюкзаками», потому что не
было автомобилей, автобус ходил раз в день и, чтобы раздобыть самые необходимые
вещи или продукты, приходилось совершать многочасовые походы.
Автора – мальчика-подростка – тоже не особо
интересуют ни господин Зоммер, ни его бесцельные прыжки по округе с раннего
утра и до наступления ночи. Но именно он приближается вплотную к пониманию
никому неинтересного человека.
Первый эпизод, близко столкнувший мальчика с
господином Зоммером, связан с возвращением автора и его отца со скачек, когда
после жарко-душного дня разразилась гроза. «Позже газеты писали, что такой
страшной грозы в наших краях не было двадцать два года. Не знаю, правда ли это,
ведь мне тогда было всего семь лет, но знаю точно, что мне не довелось второй
раз в жизни пережидать подобной грозы, тем более в машине на открытом шоссе.
…Потом стали видны шарики, сначала маленькие, с булавочную головку, потом
побольше, размером с горошину, размером с пулю, и наконец на радиатор
обрушились целые тучи гладких белых шаров, отскакивающих от капота в таком
бешеном вихре, в таком хаосе, что кружилась голова.» И вот когда град
утихомирился, но по-прежнему было холодно и шёл дождь, мальчик увидел господина
Зоммера. Воспитанный и доброжелательный отец, пожалев его, предложил подвезти,
но тот не прореагировал. Отец продолжал настаивать, медленно двигаясь за ним в
автомобиле и даже приоткрыв дверь. И тогда господин Зоммер произносит
единственную за всё повествование фразу. «И тогда господин Зоммер переложил
ореховую палку из правой руки в левую, обернулся к нам, несколько раз с
выражением упрямого отчаяния ткнул палкой в землю и громко и внятно произнёс:
«Да оставьте же вы меня наконец в покое!» Больше он ничего не сказал. Только
одно это предложение. После чего захлопнул открытую для него дверцу, переложил
палку снова в правую руку и потопал дальше, не оглянувшись ни назад, ни по
сторонам».
Вечером, лёжа в постели после обсуждения за столом
ситуации с господином Зоммером, мальчик, интерпретируя для себя взрослое слово
«клаустрофобия», связывает его сначала с понятием «неохота сидеть в комнате», а
затем – «охота гулять». И делает вывод, что его собственное «охота гулять»
очень отличается от «охота гулять» господина Зоммера. «Но через некоторое время
я вспомнил лицо господина Зоммера, увиденное из окна машины, залитое дождём
лицо с полуоткрытым ртом и огромными глазами, в которых застыл ужас, и я
подумал, что так не смотрят в своё удовольствие, что у человека, которому
хорошо и весело, не бывает такого лица. Так выглядит человек, которому страшно
и так хочется пить, под проливным дождём так хочется пить, что он мог бы выпить
целое озеро».
Следующая их встреча, описанная в повести, кажется
мимолётной и незначительной. В день, когда после долго ожидания свидания с одноклассницей
(Каролина жила в соседней деревне, но в этот день должна была пойти к кому-то
по одной дороге с автором, и он все выходные строил планы, ожидая волшебной
совместной дороги), оно не состоялось и мальчик побрёл домой один. «Наверное, я
шёл очень медленно, потому что, дойдя до опушки, безучастно поглядел но дорогу
к Верхнему Озеру, но там уже никого не было. Я остановился, обернулся и бросил
прощальный взгляд на волнистую линию холмов Школьной горы. На лугах лежало сытое
солнце, ни тени ветра не падало на травы. Пейзаж словно окаменел. И тут я
увидел точечку, которая двигалась. Одну точечку, совсем слева у опушки. Точечка
сместилась вправо, вдоль опушки леса, потом вверх по школьной горе и, точно
следуя линии гребня, стала уходить на ту сторону, к югу. Теперь она чётко
выделялась на голубом фоне неба: там, наверху, хотя и крохотный, как муравей,
шёл человек, и я узнал три ноги господина Зоммера. С равномерностью часового механизма,
малюсенькими, быстрыми, как секунды, шажками, ноги бежали вперёд, и далёкая
точечка – медленно и быстро, подобно большой часвовой стрелке, – исчезла за
горизонтом».
Символичная зарисовка. Мальчик, у котрого
останавливается весь его мир после крушения надежд и мечтаний, понимает, что
Вселенная живёт по-прежнему, Время не остановилось, и, как воплощение непрекращающегося
бега Времени и незыблемого хода Вселенной, – господин Зоммер бежит по Школьной
горе…
И опять проходит несколько лет, прежде чем автор
описывает следующую их встречу. В этот тяжёлый, ужасный день, который случается
практически с каждым, с мальчиком происходит всё самое плохое, что могло
случиться по его мнению. Он опоздал на урок игры на фортепиано к барышне
Функель, она его отругала, хотя лично его вины в том не было: велосипед, на
котором он ездил на уроки музыки, был не по росту и самые простые манёвры
отнимали много времени. А в тот день ему встретились все возможные препятствия:
«Терьер госпожи д-р Хартлауб пригвоздил меня к забору, два автомобиля попались
навстречу, и пришлось обгонять четырёх пешеходов». После обвинений –совершенно
несправедливых – учительницы, что он
попросту долго ел мороженое, автору совсем не удалось правильно сыграть
заданные упражнения, которые он к тому же плохо выучил. И так далее… Потом и
наступила та, самая мрачная минута в его жизни.
«…в душе моей бурлили самые мрачные мысли. Всё во
мне ходило ходуном, от возбуждения меня била дрожь, как на лютом морозе, и не
из-за нахлобучки барышни Функель, не из-за угроз порки и домашнего ареста, не
со страха перед чем бы то ни было,а из-за открывшейся мне невыносимой истины,
что весь мир есть не что иное, как сплошная, несправедливая, злобная, коварная
подлость. И виноваты в этой гнусной подлости другие. А именно все. Все без
исключений. Например, мама, которая не купила мне приличный велосипед; отец,
который во всём ей потакал; брат и сестра, которые издевательски хохотали над
тем, что мне приходится ездить стоя; мерзкий кобель госпожи д-р Хартлауб,
который вечно меня терроризировал; пешеходы, которые загораживали улицу так,
что я вечно опаздыввал; композитор Хесслер, который до смерти надоел мне своими
фугами; барышня Функель с её лживыми обвинениями и отвратительной соплёй на
фа-диезе… да и сам Господь Бог, да, так называемый Господь милосердный. Раз в
жизни, раз в жизни до зарезу понадобилась его помощь, его просили, умоляли, а
он не нашёл ничего лучше, чем отгородиться трусливым молчанием и дать
свершиться несправедливой судьбе».
И мальчик решил распрощаться с этим миром, упав с
самого высокого дерева, на которое он залезал. Но страх смерти или тяга жизни
были настолько сильны, что, стоя на ветке, он не сразу же прыгнул. И этих
мгновений было достаточно для совершения чуда. И помог совершиться этому чуду
самый не чудесный (в смысле – самый обычный) человек в округе – господин
Зоммер. Нет, он не убеждал мальчика, не уговаривал его. Господин Зоммер даже не
заметил автора, стоявшего в глубине кроны на высоте тридцати метров от земли.
Он просто остановился под деревом – сделал перерыв в своих нескончаемых
странствиях. Маленький перерыв, несколько минут…Но каких незабываемых для
маленького ребёнка минут!
«Господин Зоммер неподвижно стоял внизу и пыхтел.
Немного отдышавшись, он вдруг затаил дыхание и стал вертеть головой во все стороны,
вроде как прислушиваясь. Потом наклонился и заглянул налево под кусты, направо
под валежник, обошёл, крадучись, как индеец, вокруг дерева, снова возник на
прежнем месте, ещё раз прислушался и осмотрелся (только не поглядел наверх!),
убедился, что никто за ним не гонится и вокруг нет ни души, тремя быстрыми
движениями отбросил соломенную шляпу, палку и рюкзак и растянулся во весь рост
на голой земле между корнями, как в своей постели. Но он не угомонился и в этой
постели, а, едва улёгшись, исторг долгий жутко прозвучавший вздох… нет даже не
вздох, во вздохе уже звучит облегчение, а скорее кряхтящий стон, глубокий,
жалобный грудной звук, в котором смешались отчаяние и жажда облегчения. И во
второй раз тот же звук, от которого волосы вставали дыбом, жалостный стон
истерзанного муками больного, и опять никакого облегчения, никакого покоя, ни
секунды передышки, а он уже снова приподнялся, нащупал свой рюкзак, торопливыми
движениями вытащил из него бутерброд и плоскую жестяную фляжку и начал есть,
жрать, вталкивать в себя свой бутерброд, и каждый раз, откусывая кусок
бутерброда, он снова подозрительно оглядывался вокруг, словно в лесу затаились
враги, словно за ним гонится страшный преследователь, отставший на короткое и
всё уменьшающееся расстояние, и вот теперь настигает, и вот-вот настигнет его,
и в любой момент может объявиться прямо здесь, на этом самом месте. Бутерброд
был поглощён в самые кратчайшие сроки, запит глотком из полевой фляжки, и снова
в лихорадочной спешке начались сборы к паническому бегству: полевая фляжка
брошена в рюкзак, рюкзак закинут за спину, палка и шляпа одним движением
подняты с земли, и вот он уже, торопливо пыхтя, шагает прочь продираясь сквозь кусты,
слышится шуршание, хруст веток и, со стороны дороги, чёткое, как метроном,
быстро удаляющееся постукивание палки: «тук-тук-тук-тук…»
Я сидел в развилине кроны, плотно прижавшись к
стволу. Не помню, как я туда вернулся. Я дрожал. Меня знобило. Мне вдруг
совершенно расхотелось бросаться в глубину. Я больше не понимал, как мне могла
прийти в голову такая идиотская мысль: кончать жизнь самоубийством из-за
какой-то сопли! Я же только что видел человека, который всю жизнь убегал от
смерти.»
Стоит обратить внимание на такой момент. Когда
мальчику приходит в голову мысль о самоубийстве, он считает причиной
глобальную, мировую несправедливость. А увидев на самом деле глубоко
страдающего человека, понимает, что причина его «горя» детски-идиотская –
какая-то сопля на фа-диезе.
Сопоставление двух людей, двух состояний проходит и
на уровне синтаксиса: объёмное и долгое описание господина Зоммера втиснуто всего
в три предложения, как бы отражая молниеносную смену его действий и состояний.
А то, что происходит с мальчиком после исчезновения господина Зоммера,
описывается короткими, нераспространёнными или мало рапространёнными
предложениями, перердавая глубокую внутреннюю работу понимания маленьким
человеко чужой беды, которой никто не может помочь, и даже прикосновение к этой
трагедии – мучительно.
А спустя несколько лет происходит почти зеркальное
повторение этой сцены, когда автор наблюдает самоубийство господина Зоммера.
Впрочем, то, что происходит, сложно назвать самоубийством. Даже наблюдающий за
всем мальчик не сразу это понимает. Господин Зоммер во всей одежде стоит в воде
в озере. Потом вдруг начинает двигаться. «Шаг за шагом, на каждом третьем шагу
выбрасывая палку перед собой и отталкиваясь ею как шестом, господин Зоммер
уходил в озеро. Шёл,
как по земле, с типичной для него целеустремлённой торопливостью, направляясь в
самую середину озера, прямиком на запад». Это последнее путешествие господина
Зоммера автор, ставший уже подростком, наблюдает до самого конца, только к
финалу смутно догадываясь, что происходит на его глазах. Но он не окликнул его
и потом никому ничего не сказал. «Не знаю, что заставило меня так упорно и так
долго молчать… но думаю, что не страх, и не чувство вины, и не угрызения
совести.
Меня удерживало воспоминание о его стоне в лесу, о
его дрожащих губах под дождём, о его мольбе: «Ах, да оставьте же меня наконец в
покое!» – то самое воспоминание, которое заставило меня промолчать при виде
господина Зоммера, погружающегося в воду».
Так человек, обязанный господину Зоммеру своей
жизнью, высказывает свою благодарность: молчит, предоставляя тому самому распорядиться
своей трагической жизнью…
.jpg)
